"Тот самый Мюнхгаузен" (СССР, 1979)

Тот самый Мюнхгаузен

Режиссер Марк Захаров

СССР, 1979 год

Мировой кинематограф знает множество трактовок волшебной истории о завиральном бароне — о нем снимали Терри Гиллиам и Карел Земан, Жорж Мельес и Жан Имаж, - и тем не менее русскому кино удалось взглянуть на Мюнхаузена весьма и весьма по-своему.

Непросто понять, каким образом сценарий Григория Горина прошел все разрешающие и запрещающие инстанции – аллюзии кажутся чересчур прозрачными. С другой стороны, герой-одиночка, противостоящий косному и бессмысленному окружению — сюжет не сиюминутный, а вечный. И тем не менее даже сегодня реплики Олега Янковского – едва ли не лучшего Мюнхгаузена в мировом кинематографе - заставляют поежиться. Или, может быть, не даже, а именно сегодня.

Масштаб личности захаровско-горинского Барона не просто значительней всех, кто вокруг — значительней в разы, в десятки раз. Именно поэтому у него репутация лгуна. Герцогу, главе карликового государства, непонятно, как один человек может объявить войну целой стране - и выиграть ее. Для бургомистра это тем более смертельно опасно: ведь исполнительная власть, которую он собой олицетворяет, ставится под сомнение. Жена и сын Барона озабочены только собственной выгодой и репутацией, которую Барон марает — и даже любимая, возлюбленная Марта, неспособна остаться рядом с ним: он пугает ее, жжет ей глаза до боли. Даже для нее он чересчур настоящий.

А он - он устал от них всех. И поэтому монолог Янковского-Мюнхаузена, взбирающегося к жерлу пушки для финальной проверки подлинности его личности методом выстреливания, стоит рассматривать не как призыв к тем, кто остается стоять внизу, нет. Там, внизу, пузырится в бокалах шампанское, они наконец признали того, кто скрывался под маской цветочника, Бароном Мюнхгаузеном, но его слова «Улыбайтесь, господа, улыбайтесь» - не призыв, но обвинение, брошенное вниз с высоты уже почти что райской. Для человека, толковавшего с Ньютоном и читавшего трагедии Шекспира, на которых еще не просохли чернила, лишь небо может быть и критерием, и обителью. Но зрителя в какой-то момент вдруг пронзает мысль о том, что ядро никогда не долетит до Луны, и Луны никакой вовсе нет, и Барон это знает — но идет на собственноручно подготовленную и в перспективе мучительную смерть. Почему? Да просто потому, что он чудовищно устал от циников, эгоистов, лгунов, идиотов. И только стараниями режиссера он лезет и лезет вверх, по лестнице, которая никак не кончается - даже тогда, когда закончатся финальные титры. И если Мюнхгаузен когда-нибудь остановится, то значит, наступил конец света, и он свободен, свободен, наконец-то свободен.