Игры в полях Господних (At Play In The Fields Of The Lord), США, 1991

Игры в полях Господних

At Play In The Fields Of The Lord

США, 1991 год

С экранизацией романа Питера Матиссена продюсер Сол Заенц носился с 1960-х – а известно: если Заенц чего-то хочет, он своего добивается. К 1991-му он нашел аргентинца Бабенко с бразильским гражданством, прославленного “Поцелуем женщины-паука” и “Чертополохом” — и стало ясно, что дело сложится. Оно и сложилось, пусть не так, как того хотел Заентц.

...В Бразилии по сию пору множество диковатых мест, где живут туземцы, мало представляющие, что происходит вне сельвы: у них есть дела поважнее. В одном из таких уголков глава исполнительной власти маленького городка команданте Гузман собирается разрабатывать золото, потому что оно там есть; судьба племени Ниаруни, живущего там, его, в общем, не волнует, но он дает миссионеру Хубену (Джон Литгоу) , приехавшему с молодой женой обрашать индейцев в христианство, год на обращение, усмирение и как следствие – отселение их, а потом уж как получится. Получается у Хубена не очень, красотка жена томится, а тем временем в Май де Дес приземляется самолет с двумя забубенными гринго, у которых нет ни денег, ни горючего, чтобы лететь дальше. Гринго играют Том Уэйтс и Том Беренджер, и оба несказанно хороши, особенно Беренджер, который якобы фрагментарно индеец. Циничный Гузман предлагает им втихую разбомбить индейцев, а потом с запасом горючего лететь, куда глаза глядят. 
Параллельно в город прибывает вторая супружеская пара миссионеров-евангелистов и вступает в сговор с первой, настаивая на продолжении несения слова Божьего в Сельву. Получается тоже скверно: пока жена из первой пары (Дэрил Ханна) крутит роман с фрагментарным индейцем, у второй пары умирает от лихорадки маленький сын, и, в общем, несмотря на то, что у индейца просыпается генетическая память, он бросает самолет, снимает штаны и уходит жить в племя. Кончается все очень и очень плохо. Я намеренно упрощаю и даже отчасти цинично глумлюсь – потому что иначе меня занесло бы в невероятный, почти что невозможный пафос. А без него тут никак, поскольку это один из тех фильмов, в котором одновременно явственно чувствуется присутствие Бога, а с другой – видно, как Бог оставляет людей. Невероятной красоты и силы пейзажи амазонской сельвы словно бы подчеркивают ничтожность отдельного человека на фоне этого грандиозного проявления высших сил, но и сельва не в силах спасти прекрасных диких людей от обычной простудной лихорадки, переданной с поцелуем неверной миссионерши. А что не сделает грипп, доделают вертолеты с бомбами.  
"Каждый за себя и Бог против всех", — гласит поговорка, ставшая названием другого фильма другого певца сельвы, Вернера Херцога. Но тут она становится эдаким motto универсума, и отчаяние от того, что ничего нельзя изменить, теряется под звуки ревущего водопада и крики попугаев. Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки; вопросы о том, откуда мы, кто мы и куда идем – всего лишь попытка пойти с козырей при максимум двух имеющихся, причем никем не замеченная. Потому что, знаете — не было гвоздя, подкова пропала. При всем своем величии и силе мир настолько хрупок, что мелкая, склизкая жадность одного заштатного команданте может стереть с лица земли целый народ.

Странно, что люди все еще не вымерли окончательно. Видимо, все-таки есть в них какой-то потенциал инерции. Хотя, честно говоря, глядя вокруг, я думаю о том, что, может, ковровая бомбардировка все-таки гуманнее.